Борис КАГАРЛИЦКИЙ
директор Института глобализации и социальных движений, кандидат политических наук
Представлю свою позицию по использованию и влиянию интернет-технологий для управления сообществами, полями, ценностями. Начну с уникальных и странных выборов, которые состоялись в Хакасии. Они прошли в духе лучших советских традиций, хотя по своей природе советскими абсолютно не были. Беспрецедентный случай – был всего один-единственный кандидат, этот кандидат баллотировался от Коммунистической партии, и он победил. Старшему поколению эти выборы напомнили избирательную кампанию времен существования Советского Союза, хотя мы прекрасно понимаем, что ничего общего с СССР нет.
Потому что есть второе важное обстоятельство: в данном случае вся система власти работала на то, чтобы кандидат-коммунист не победил. И тем не менее он победил с довольно специфическим результатом в 57% при довольно высокой явке, что тоже очень интересно. Потому что процесс голосования «за» или «против» кандидата был организован именно так: у кандидата не было конкурентов, в избирательных бюллетенях значилась всего одна фамилия. Но против этого кандидата были власти центральные, власти местные и значительная часть местных элит. Оговорюсь, не вся местная элита, потому что в таком случае кандидат просто не имел бы денег для того, чтобы баллотироваться, значит, какая-то часть местных элит все-таки деньги ему дала, значит какая-то часть элит все-таки была «за».
Это принципиальная оговорка, потому что, когда мы с вами говорим о том, что «народ восстал» или «народ против», надо понимать: для того, чтобы у восставшего или возмутившегося народа появилась возможность хоть что-то кому-то сказать или самому себе хоть что-то объяснить, необходимы какие-то минимальные ресурсы. Без этих ресурсов никто не узнает о том, что что-то происходит, да и народ попросту не узнает, что он восстал.
Описанная ситуация свидетельствует о некой очень важной тенденции, а именно, о появлении, наличии границ манипулирования общественным сознанием, массовым сознанием. Причем, в официальных кругах это интерпретируется так: политтехнологи были не те, допущены были какие-то ошибки, мало денег потратили на пропаганду или не по тем каналам ее распространяли, другие манипуляции надо было использовать. На самом деле за этим стоит гораздо более серьезная проблема, а именно – принципиальный предел манипулирования общественным сознанием.
Многие специалисты, в том числе и социологи, не понимают, что эти пределы не всегда одинаковы, они подвижны. Одни полагают, что есть некая граница, за которую человека можно завести даже против его воли, а есть некая граница, которую он никогда не перейдет. Другие считают, что с человеком можно сделать все. В 1990-е годы у политтехнологов и всякого рода информационных технологов, медиатехнологов было именно такое представление: с человеком нужно и можно сделать все что угодно, лишь бы были деньги, ну и креативность, талант, какие-то методики.
Что является единственным пределом в этой картине мира? Противодействие другого политтехнолога, который тоже будет применять ресурсы, технологии и т.д. Человек, которым манипулируют, абсолютно пластичен, с ним можно делать все что угодно, и вот единственное – при управлении этой марионеткой внешняя воля наталкивается на другую внешнюю волю. Но на самом деле это не так.
В двухтысячных годах, особенно в 2010-м, появляется новая версия, что человек управляем телевизором, что есть некая традиционная тоталитарная система контроля – информационного и ментального. Далее возникает красивая либеральная сказка о том, что зона свободы – это интернет. Человек может выйти из зоны тотального контроля телевизора и уйти в эту зону свободы. И в перспективе все будет хорошо, человек сам во всем разберется. О том, что интернет не является зоной тотальной свободы мы все прекрасно знаем.
Опять же вспомним советское время. Никакого интернета не было, но был самиздат. Сколько экземпляров на пишущей машинке можно было сделать за раз? Как пользователь, могу сказать: была известная формула – «Эрика» дает четыре копии. Сравните это с мощностью телевизора.
К концу советской эпохи телевизор, с одной стороны, вроде был полностью побежден, то, что говорили и показывали нам с экрана, было уже не актуально, потому что в это никто не верил. С другой стороны, в 1991–1992 годах мы увидели реванш телевизора, потому что там вдруг стали говорить прямо противоположное тому, что говорили год-два назад. И все вдруг в это поверили.
Значит, принципиально важно не через какое средство коммуникации или медийное средство подается информация, и даже не какая информация идет, а то, как люди эту информацию воспринимают. В подтверждение тезиса можно привести еще одно известное выражение – «битва телевизора с холодильником». Классическая формула, которая до сих используется. Но странно, почему в 1986–1987 годах телевизор эту битву катастрофически проиграл, а в 1993–1995 годах выиграл, хотя в холодильнике было еще хуже, чем в 1987-м. Значит, эта теория опять-таки не годится или по крайней мере она не все объясняет.
Изложу свою точку зрения. Есть разные состояния общества. В 1987–1995 годах это состояние было переходным, когда советский тип общества уже исчезал, а капиталистический еще не возник. За исключением нескольких тысяч человек практически все население бывшего Советского Союза имело в той или иной мере неадекватное сознание. А несколько тысяч человек, реально понимающих что в действительности происходит, и что будет в будущем происходить, либо оказались на коне и составили потом ядро будущей элиты, в том числе и медиаэлиты, либо оказались новыми диссидентами, как ваш покорный слуга.
В плане манипуляций ситуация была очень простая и понятная. Легко манипулировать человеком, который не просто еще не осознал свои интересы, но даже не знает, в чем его интересы состоят. Самое главное – его собственные интересы еще не сформировались, он еще не знает: кто он в этом новом обществе, кем станет, что с ним будет? Такому человеку легко объяснить, например, что он будет богатым, будет успешным. А почему нет? С одной стороны, сфера свободы, с другой – неопределенности. И в этой общей сфере человек становится очень уязвим для манипуляций именно в силу своей некомпетентности – он не может точно знать, верно или неверно утверждение, которое ему навязывают.
Возникает аналогия с ситуацией «папуас с пистолетом». Современный человек знает, что такое пистолет, как он работает, что случится, если поднести его к виску и нажать спусковой крючок. А папуас, который никогда в жизни не видел пистолета, не знает, что будет. Ему говорят: это такая крутая штука, поднеси ее к голове и нажми на этот крючок, будет классно. Он и нажал. Увы, по крайней мере один папуас не пережил этот опыт. Но если при этом событии присутствовали другие папуасы, то они немножко разобрались, а если не разобрались, то ситуация может повторяться снова и снова. Этот эффект папуаса с пистолетом прекрасно работал именно в 1990-е годы и создавал ощущение тотальной возможности манипулировать при правильном использовании средств.
К концу 1990-х годов состояние общества изменилось. Почему же все равно сохранялась ситуация, при котором масс-медиа, пропаганда, технологи, были по-прежнему, как говорится, на коне? На мой взгляд причина очень проста: всем стало все равно. Здесь можно вспомнить другую байку, которая проиллюстрирует ситуацию. В деревню, в которой давно не было дождя, позвали даосского монаха. Он зашел в первый дом на краю деревни и просидел там три дня. Когда дождь пошел, вся деревня вышла благодарить монаха, а он говорит: когда я вошел в деревню, я вдруг почувствовал, что у меня с Дао что-то не так, я сел и три дня чинил свое Дао. А дождь? А дождь пошел сам собой. У человека были все основания сказать, что дождь пошел, потому что он – великий даос, но монах просто был честным.
Примерно с 2000-х годов мы имеем аполитичное общество, которое уже осознало свои частные, личные интересы. Человек четко понимает, что ему лично выгодно и что ему лично не выгодно. В этой ситуации, как говорится, его на мякине не проведешь, на кривой козе не объедешь, никакие манипуляции просто не работают. При этом человеку по большому счету все равно, что происходит за пределами его мирка. Даже, например, глобальная информационная война для него – это проблема, которая где-то там, наверху, это его не касается, ему все равно, поэтому нет и противодействия манипуляциям.
У меня есть гипотеза, которую социологически никто из моих коллег не проверил. Она состоит в следующем: если опросить людей, которые смотрят политические телевизионные передачи, 90% будет не в состоянии сказать, о чем же была передача, а 10%, которые скажут, – это зрители, настроенные либо критически, либо негативно.
То есть мы живем в потоке информационного шума. Но те, кто этот шум производят, продолжают утверждать, что они крайне эффективны, поскольку противодействий этому информационному шуму нет, а, следовательно, нет и никаких негативных эффектов. Еще один момент – запланированный результат вне зависимости от того, как сработали политтехнологи, медийщики, креативщики и прочие. Например, на выборах 98% голосов обеспечено административным и финансовым ресурсами, а объяснение этому такое: у нас креативные политтехнологи были, такая журналистика замечательная, мы такую прекрасную газету издали, а еще такой хитрый трюк придумали… То, что эта работа добавила к общему результату всего полпроцента, не имеет никакого значения.
Выводы из моего рассуждения. Сейчас мы переходим в новый период состояния общества, когда люди вдруг обнаружили, что им по тем или иным причинам придется вылезать из своего мирка, и они будут все больше и больше расширять этот мир потенциального личного контроля. Они становятся гораздо менее уязвимыми для политтехнологий, медиатехнологий и так далее, они начинают воспринимать происходящее.
Самое интересное состоит в том, что если раньше политтехнолог навредить не мог, то теперь он может навредить. Чем он становится просто опасен для своего заказчика? Тем, что если он очень активен и при этом объективно идет против общественной тенденции (которая так или иначе разворачивается), против интереса (который так или иначе осознан) и против неких настроений (которые уже восторжествовали, причем по объективным причинам, потому что люди что-то поняли, а не потому что кто-то кого-то убедил), то это упорное старание во что бы то ни стало манипулировать, тащить, убеждать, обманывать, будет иметь обратный эффект. То есть мы входим в период негативных политтехнологий, когда политтехнологи, медиатехнологи и креативщики могут оказаться страшными и опасными для своих собственных заказчиков и тех, кто их пригласил.
Это отнюдь не значит, будто не нужно быть профессионалами. В любой сфере деятельности, включая медиа, пропаганду, политтехнологии, надо быть профессионалом. Если мы исходим из того, что переломить объективную тенденцию с помощью манипуляций, технологий и креативности уже нельзя, то усилить ее, разогнать, укрепить и поддержать можно. И в этом смысле побеждать будут те, кто поймал тенденцию, уловил ее суть и выразил ее самыми лучшими, самыми точными, самыми яркими словами и образами. Поэтому поле деятельности для тех, кто пытается работать с действительно важными, новыми, ценными и полезными обществу идеями, есть. И оно будет расширяться.